Неточные совпадения
Матрена. Ну уж это, вот
режь ты меня сейчас
на части, ни за что не пойму, к чему приписать!
По рассказам арестантов, этот старик убил
на своем веку 60 человек; у него будто бы такая манера: он высматривает арестантов-новичков, какие побогаче, и сманивает их бежать вместе, потом в тайге убивает их и грабит, а чтобы скрыть следы преступления,
режет трупы
на части и бросает в реку.
— Что же, ну, пусть родитель выворачивается с Фотьянки… — рассуждал он, делая соответствующий жест. — Ну выворотится, я ему напрямки и отрежу: так и так, был у Кожиных, видел сестрицу Федосью Родивоновну и всякое протчее… А там хоть
на части режь…
— Мне, тятенька, ничего от вас не нужно… — твердо объявила Ариша, собирая всю свою храбрость. — Я ничего больше не возьму от вас, хоть меня
на части режьте.
Надя. И такой во мне дух сделался: ничего я не боюсь! Кажется, вот
режь меня
на части, я все-таки
на своем поставлю. И отчего это так, не знаю.
— Меня бы только до монастыря господь донес, — мечтал Арефа. — А там укроюсь где ни
на есть… Да што тут говорить: прямо к игумну Моисею приду… Весь тут и кругом виноват. Хоть
на части режь, только дома… Игумен-то с Гарусовым
на перекосых и меня не выдаст. Шелепов отведать придется, это уж верно, — ну, да бог с ним.
— Двум смертям не бывать, одной — не миновать, — храбрился Арефа. — Не боюсь я твоего Гарусова, хоша он
на мелкие
части меня
режь… В орде бывал и из полону цел ушел, а от Гарусова и подавно.
Если бы теперь в ходу были пытки, то можно бы подумать, что этого человека душили, жгли,
резали и пилили
на части, заставляя его оговаривать людей
на все стороны, и что он под тяжкими муками говорил что попало, и правду и неправду, — таковы его необъятнейшие воспоминания, вписанные им в свое уголовное дело, где человеческих имен кишит, как блох в собачьей шкуре.
Мужик, брюхом навалившись
на голову своей единственной кобылы, составляющей не только его богатство, но почти
часть его семейства, и с верой и ужасом глядящий
на значительно-нахмуренное лицо Поликея и его тонкие засученные руки, которыми он нарочно жмет именно то место, которое болит, и смело
режет в живое тело, с затаенною мыслию: «куда кривая не вынесет», и показывая вид, что он знает, где кровь, где материя, где сухая, где мокрая жила, а в зубах держит целительную тряпку или склянку с купоросом, — мужик этот не может представить себе, чтоб у Поликея поднялась рука
резать не зная.
— Ем, да свой, а ты рядом постой, — отвечает совершенно серьезно Коваль и, не глядя
на Меркулова, обчищает ножом от коричневой шелухи луковицу,
режет ее
на четыре
части, обмакивает одну четверть в соль и жует ее с сочным хрустением. Панчук ничего не говорит, но смотрит прямо в лицо Меркулову тупыми, сонными, неподвижными глазами. Он громко чавкает, и
на его массивных скулах, под обтягивающей их кожей, напрягаются и ходят связки челюстных мускулов.
Над среднею
частью дома выступал мезонин, как во всех дачах, с очень высокою и острою крышею, напоминавшей опрокинутый дровяной топор, и с
резным шпилем,
на который в праздники вывешивали красный флаг для удовольствия больных.
— Здорово, Вася! — начал он, садясь. — Я за тобой… Едем! В Выборгской покушение
на убийство, строк
на тридцать… Какая-то шельма
резала и не дорезала.
Резал бы уж
на целых сто строк, подлец! Часто, брат, я думаю и даже хочу об этом писать: если бы человечество было гуманно и знало, как нам жрать хочется, то оно вешалось бы, горело и судилось во сто раз
чаще. Ба! Это что такое? — развел он руками, увидев веревку. — Уж не вешаться ли вздумал?
Резали поросных свиней, тельных коров.
Резали телят
на чердаках, чтоб никто не подглядел, голосистых свиней кололи в
чаще леса и там палили. И ели. Пили водку и ели. В тихие дни над каждой деревней стоял густой, вкусный запах жареной убоины. Бабы за полцены продавали в городе холсты.
Началась ужасная
резня. Поляки стреляли из домов и, собравшись густыми толпами, нападали
на русских. Наша пехота колола их без пощады, конница рубила и топтала лошадьми — все бежало от русских в поле, за местечко, где большая
часть отряда Огинского стояла
на бивуаке. Русские, взятые Огинским в плен при Речице и запертые в одном из городских домов, бросились из окон и примкнули к своим.
Стены были завешены коврами и картинами лучших мастеров, большею
частью легкого жанра и несколько пикантного содержания. Маленькое пианино с вычурными инкрустациями и кресло-качалка довершали убранство этой комнаты, если не считать ламп, стенных, висячей в столовой, и множества бронзы и других «objets d'arts», помещавшихся
на двух
резных, черного дерева, этажерках.